Джен Эйр - Страница 168

168

— Когда вы войдете, — сказала я, — скажите вашему хозяину, что его хочет видеть какая-то приезжая особа, но не называйте меня.

— Не думаю, чтобы он пожелал вас принять, — ответила она, — он никого к себе не допускает.

Когда она вернулась, я спросила, что он сказал.

— Он хочет знать, кто вы и зачем пришли, — ответила она; затем налила воды в стакан и поставила его на поднос вместе со свечами.

— Он для этого вас звал? — спросила я.

— Да, он всегда приказывает приносить свечи, когда стемнеет, хотя ничего не видит.

— Дайте мне поднос, я сама его отнесу.

Я взяла у нее из рук поднос; она указала мне дверь в гостиную. Поднос дрожал у меня в руках; вода расплескалась из стакана; сердце громко колотилось. Мери распахнула передо мною дверь и захлопнула ее за мной.

Гостиная казалась мрачной; огонь едва тлел за решеткой; перед огнем, прислонившись головой к высокому старомодному камину, стоял слепой обитатель этого дома. Недалеко от камина, в сторонке, как бы опасаясь, что слепой нечаянно наступит на него, лежал, свернувшись, его старый пес Пилот. Пилот насторожил уши, когда я вошла; затем вскочил и с громким лаем бросился ко мне; он едва не вышиб у меня из рук подноса. Я поставила поднос на стол, затем погладила собаку и тихо сказала: «Куш!» Мистер Рочестер инстинктивно повернулся, чтобы посмотреть, кто это; однако, ничего не увидев, он отвернулся и вздохнул.

— Дайте мне воды, Мери, — сказал он.

Я подошла к нему, держа в руке стакан, теперь налитый только до половины. Пилот следовал за мной, все еще проявляя признаки волнения.

— Что случилось? — спросил мистер Рочестер.

— Куш, Пилот! — повторила я.

Его рука, державшая стакан, замерла на полпути: казалось, он прислушивался; затем он выпил воду и поставил стакан на стол.

— Ведь это вы, Мери? Да?

— Мери на кухне, — ответила я.

Он быстро протянул ко мне руку, но, не видя меня, не смог меня коснуться.

— Кто это? Кто это? — повторял он, стараясь рассмотреть что-то своими незрячими глазами, — напрасная, безнадежная попытка! — Отвечайте! Говорите! — приказал он громко и властно.

— Не хотите ли еще воды, сэр? Я пролила половину, — сказала я.

— Кто это? Что это? Кто это говорит?

— Пилот узнал меня, Джон и Мери знают, что я здесь. Я приехала только сегодня вечером, — отвечала я.

— Великий боже! Какой обман чувств! Какое сладостное безумие овладело мной!

— Никакого обмана чувств, никакого безумия. Ваш ясный ум, сэр, не допустит самообмана, а ваше здоровье — безумия.

— Но где же та, кто говорит? Может быть, это только голос? О! Я не могу вас видеть, но я должен к вам прикоснуться, иначе мое сердце остановится и голова разорвется на части. Что бы и кто бы вы ни были, дайте мне коснуться вас — не то я умру!

Я схватила его блуждающую руку и сжала ее обеими руками.

— Это ее пальчики! — воскликнул он. — Ее маленькие, нежные пальчики! Значит, и она сама здесь!

Его мускулистая рука вырвалась из моих рук; он схватил меня за плечо, за шею, за талию; он обнял меня и прижал к себе.

— Это Джен? Кто это? Ее фигура, ее рост…

— И ее голос, — прибавила я. — Она здесь вся; и ее сердце тоже с вами. Благослови вас бог, мистер Рочестер. Я счастлива, что опять возле вас.

— Джен Эйр!.. Джен Эйр!!! — повторял он.

— Да, мой дорогой хозяин, я Джен Эйр. Я разыскала вас, я вернулась к вам.

— На самом деле? Цела и невредима? Живая Джен?

— Вы же касаетесь меня, сэр, вы держите меня довольно крепко, и я не холодная, как покойница, и не расплываюсь в воздухе, как привидение, не правда ли?

— Моя любимая со мной! Живая! Это, конечно, ее тело, ее черты! Но такое блаженство невозможно после всех моих несчастий! Это сон; не раз мне снилось ночью, что я прижимаю ее к своему сердцу, как сейчас; будто я целую ее, вот так, — и я чувствовал, что она любит меня, верил, что она меня не покинет.

— И я никогда вас не покину, сэр.

— «Никогда не покину», — говорит видение? Но я каждый раз просыпался и понимал, что это обман и насмешка; я был один и всеми покинут; моя жизнь мрачна, одинока и безнадежна; душа томилась жаждой и не могла ее утолить; сердце изголодалось и не могло насытиться. Милое, нежное видение, прильнувшее ко мне сейчас, ты так же улетишь, как улетели твои сестры; но поцелуй меня перед тем, как улететь, обними меня, Джен!

— Вот, сэр, и вот!

Я прижалась губами к его некогда блестевшим, а теперь погасшим глазам, я откинула волосы с его лба и тоже поцеловала его. Вдруг он точно проснулся, и им овладела уверенность в реальности происходящего.

— Это вы? Правда, Джен? Значит, вы вернулись ко мне?

— Вернулась!

— И вы не лежите мертвая в какой-нибудь канаве или на дне реки? И не скитаетесь на чужбине, отверженная всеми?

— Нет, сэр, теперь я независимая женщина.

— Независимая! Что вы хотите сказать?

— Мой дядя, живший на Мадейре, умер и оставил мне пять тысяч фунтов.

— О, вот это звучит реально, это настоящая действительность! — воскликнул он. — Мне бы никогда это не приснилось. И потом — это ее голос, такой оживленный и волнующий и все такой же нежный; он радует мое омертвевшее сердце, он оживляет его. Как же это, Джен? Вы независимая женщина? Вы богатая женщина?

— Да, сэр. Если вы не позволите мне жить с вами, я могу построить себе дом рядом, и по вечерам, когда вам захочется общества, вы будете приходить и сидеть у меня в гостиной.

— Но раз вы богаты, Джен, у вас, без сомнения, есть друзья, которые заботятся о вас и не допустят, чтобы вы посвятили себя слепому горемыке?

— Я уже сказала вам, сэр, что я и независима и богата; я сама себе госпожа.

168